Днепр. Возвращение блудного сына - как я, 42 года спустя, вернулся к месту своего рождения

[haydamak]

Истинно молвят Древние - всему свое время.
Всю жизнь город Днепропетровск был для меня лишь графой "место рождения" в паспорте.
И немудрено, что так - мне было всего полтора года, когда моя семья отсюда насовсем уехала.

В Днепропетровске продолжала жить бабушка, мать матери, было к кому приезжать, и всё лето, и отдельные каникулы, мой брат проводил здесь.
А я ездил к другим бабушке и деду, в Донецкую область, в суровый, как всё на Донбассе, и прекрасный край. Где были первый поцелуй и первая драка, первая кровь и первая (а возможно и последняя) любовь.

Иногда бывал и в Днепре (если что - местные всегда его так звали, так что последнее переименование - всего-лишь подтяжка формы к давно реальному содержанию), помню бабушкину хрущевку на последнем этаже, на проспекте Гагарина, тени от машин и автобусов, проезжавшие по потолку комнаты, где я, у бабушки будучи, останавливался.


Ходили гулять в Гагаринский парк и парк Володи Дубинина.


Любил подниматься наверх, греметь лестницей на чердак, пока бабушка возится с ключами к обитой черным дермантином двери.
Пузатый холодильник в коридоре, ванна, с окошком в кухню наверху, хриплый рокот бачка уборной, скрипящий крашеный пол, зеленоватые обои.
Изящный, декоративный сервант с лампочкой, где хранились бабушкины конфеты на ксилите - диабет.

Этот же диабет сыграет фатальную роль, когда бабушку собьет машина. Переломы, раны не заживали. И, намучившись, в 1996-м году бабушки не станет.
Квартира продана, и приезжать в Днепр стало не к кому.

Так я и жил, без Днепра.
Женя, мой брат, скучал - что понятно, для него этот город успел личностно окраситься и наполниться.
А я нет. Для меня он был совсем случаен, малознаком.


Но верно, всему свое время - и вот, почти 42 года спустя, я ощутил смутную тягу вернуться туда. Туда, где я родился.
Зачем? Я не знаю.
Тут уж, говоря строчками любимой Туве Янссон:
Придется идти наугад. По правде сказать, я никогда не верил компасам. Тем, кто чувствует правильный путь, они только мешают.
Впрочем, это был один из немногих случаев, когда я вовсе ни о чем не думал. Я знал лишь, что мне нужно спуститься к берегу, к ревущим волнам. Это было предчувствие. В жизни оно часто приводит к удивительным результатам.

И вот, я в Днепре.
Очень странное ощущение - в городе моего рождения не иметь родственного или дружеского места, где остановиться. Родичи остались только в виде могил - бабушка, дед, брат с сестрой.
Ну что ж, остановлюсь в хостеле.




В Днепре транзитом я бывал, в основном, во времена довоенные, транзитом из Москвы в Крым и обратно. Давно и случайно.
А тут - первый раз взрослым и осмысленно. И да - в военный час.


А то, что Днепр - близкий к фронту город - да, чувствуется.


И обилием военных, и просто тем, что город индустриальный, обилие предприятий.
Стабильные тревоги и проторенные дорожки в бомбоубежища.


Ракетная отрасль. По горькой иронии - из множества старых советских ракет, что падают сейчас на наши головы, стоят днепровские двигатели.


Сложно избавиться от ощущения, скорее всего небеспочвенного, что Днепр расстреливают с особой слепой яростью - как месть за то, что некогда русскоязычный город оказался одним из самых строптивых. А его русскоязычные жители - одними из самых ярых противников того, чтобы их "освобождали".


Отовсюду торчат заводские трубы, везде институты.


Что тут говорить - недаром именно Днепропетровский ОБКОМ, в котором мой дед был не последним человеком, дал и Хрущева, и Брежнева, и днепропетровский клан в общесоюзных делах роль играл немалую.
Город, что строился изначально центром имперского юга - коим некоторое время и был.


Жил я в пару кварталах от роддома на улице Ленина, ныне Степана Бандеры Воскресенской, откуда начал свой земной путь. И куда попал вновь только сейчас.


Очень-очень странные ощущения.
Еще как-то впечатлило, что роддом этот прямо в шаге от широкого Днепра - и я, значит, плоть от плоти этой казачьей, могучей реки.


Да вообще все ощущения от пребывания - все странные.
И сам город, то, как он преобразился, стал из всех "американских" городов Украины, за счет модерновой архитектуры, самым "американским".


И вообще избавился от имиджа гадкого индустриального утенка.
И само то, что я тут гость, город мне незнаком - и одновременно с тем - "тут всё моё, и мы отсюда родом, и васильки, и я, и тополя".
Или можно даже сказать - Тополя, потому что Тополь - название микрорайонов, и ракетного завода, для отвода глаз выпускавшего металлические шкатулки, на котором даже моя матушка успела поработать.


Наверное я хотел, чтобы мой город меня принял - и он меня принял.
И я хотел, чтобы он меня отпустил - и он меня отпустил.
А значит мое предчувствие, в жизни нередко приводящее к удивительным результатам, меня вновь не обмануло.


Посмотрим, во что это выльется, но то, что в сердце у меня поселился особенный покой прощенного блудного сына - это совершенно определенно.